ПРЕДИСЛОВИЕ

Законы и правление имеют для политических тел
гражданских обществ то же значение, что жизненные
духи и сама жизнь - для природных тел одушевлённый
существ. И подобно тому как те, кто изучает
анатомию на трупах, могут видеть, что главными
органами и самыми чувствительными пружинами, более
непосредственно, чем другие, необходимыми для
поддержания движения нашего организма, являются не
твердые кости, не сильные мускулы, не нервы и не
гладкая белая кожа, так красиво их покрывающая, а
тонкие незаметные пленки и маленькие трубочки,
которых невооружённый глаз либо не воспринимает,
либо же считает не имеющими значения; так и те,
кто исследует природу человека, отвлекаясь от
того, что приобретено искусством и образованием,
могут заметить: то, что делает человека
общественным животным, заключается не в его
общительности, не в добродушии, со
традательности, приветливости, не в других
приятных и привлекательных свойствах; самыми
необходимыми качествами, делающими челoвека
приспособленным к жизни в самых больших и, по
мнению всего света, самых счастливых, самых
процветающих обществах, являются его низменные и
наиболее отвратительные свойства.

Следующая ниже басня, в которой только что
сказанное мною излагается более подробно, была
напечатана примерно восемь лет назад в
шестипенсовой брошюре, называвшейся "Возроптавший
улей, или Мошенники, ставшие честными"; а вскоре
она появилась в пиратских изданиях и продавалась
по полпенса за штуку. После первого издания
"Басни" мне случалось встречаться с несколькими
людьми, которые либо преднамеренно, либо по
незнанию неправильно истолковали замысел автора,
утверждая, что вся она представляет собой сатиру
на дoбродетель и нравственность и написана с целью
поощрения порока. Это заставило меня принять
решение сообщить тем или иным способом читателю о
том подлинном намерении, с которым была написана
эта маленькая поэма, на случай, если ее будут
когда-либо перепечатывать. Я Удостаиваю эти
немногие, кое-как связанные между собой строчки на
ванием "поэма" не для того, чтобы читатель ожидал
найти в них какую-либо поэзию, а просто потому,
что они зарифмованы, и я даже, признаться,
нахожусь в затруднении относительно того, как их
назвать. Ибо они не представляют собой ни
героической поэмы, ни пасторали, ни сатиры, ни
бурлеска, ни ироикомической поэмы; чтобы назвать
их повестью, в них должно быть какое-то
правдоподобие, и в целом прoизведение
довольно-таки длинновато для басни. Я могу сказать
о них только, что эти неумелые стихи представляют
собой историю, которую, отнюдь не претендуя на
остроумие, я попытался изложить столь простым и
доступным языком, на который только способен.
Читателю предоставляется полное право назвать их
так, как ему заблагорассудится. О Монтене
говорили, что он довольно хорошо разбирается в
человеческих недостатках, но незнаком с
превосходными свойствами человеческой
натуры\footnote{Монтень Мишель де (1533-1592) -
французский просветитель, философ- скептик. В
области этики придерживался эпикуризма и
гедонизма. }. Если обо мне скажут не хуже, я буду
думать, что принес пользу.

Какую страну мира следует понимать под пчелиным
ульем, представленным здесь? Из того, что
говорится о ее законах и устройстве, о славе,
богатстве, могуществе и трудолюбии ее обитателей,
ясно, что это должна быть большая, богатая и
воинственная нация, счастливо управляемая на
началах ограниченной монархии. Поэтому та сатира
на людей различных профессий и занятий, почти всех
состояний и положений в обществе, которая
встретится в следующих ниже строчках,
предназначается не для того, чтобы указать на
каких-то конкретных лиц и нанести им обиду, а лишь
для того, чтобы продемонстрировать низменные
свойства отдельных частей, составляющих вместе ту
благотворную смесь, каковой является хорошо
организованное общество; цель всего этого -
превознести чудесную силу политической мудрости, с
помощью которой из самых презренных частей создан
такой великолепный механизм. Ибо главная цель
"Басни" (как это кратко объяснено в ее "Морали")
заключается в том, чтобы показать невозможность
наслаждаться всеми самыми изысканными жизненными
удобствами, которыми располагает трудолюбивая,
богатая и могущественная нация, и одновременно
обладать всеми благословенными добродетелями и
невинностью, пожелать которых можно разве что в
золотом веке; и далее - разоблачить неразумность и
безрассудство тех, что стремятся стать богатыми и
процветающими людьми и на удивление жадны до всех
благ, какие только в качестве таковых удается
получить, и в то же время всегда ворчат и
громогласно порицают те пороки и неудобства, кои с
начала мира и по сей день неотделимы от королевств
и государств, когда-либо прославившихся своей
силой, богатствами и утонченностью (politeness).

Чтобы осуществить задуманное, я сначала слегка
касаюсь некоторых недостатков и порочных
склонностей, в которых обычно обвиняются люди
определенных профессий и занятий. После этого я
показываю, что эти самые пороки каждого отдельного
лица при помощи умелого управления служат величию
и всеобщему счастью целого. И наконец, излагая то,
что в силу необходимости должно быть следствием
всеобщей честности и добродетельности, а также
умеренности, невинности и довольства всего народа,
я показываю, что если бы людей можно было излечить
от тех слабостей, в которых они от природы
виновны, то они лишились бы сил и возможности
возвыситься и образовать такие обширные, могучие и
утонченные общества, которые были ими созданы в
различных великих республиках и монархиях,
процветавших со времени сотворения мира.

Если вы спросите меня: почему я все это сделал?
Cui bono?\footnote{Кому на пользу?} И что хорошего
принесут эти взгляды? Искренне отвечу: за
исключением тoго, что они развлекут читателя, я
полагаю, абсолютно ничего. Но если бы меня
спросили, что естественно следовало бы ожидать
после обнародования их, я бы ответил, что,
во-первых, прочтя их, люди, постоянно
придирающиеся к другим, научатся смотреть на самих
себя и, вопрошая собственную совесть, постыдятся
бранить то, в чем они сами более или менее
виноваты; и, во-вторых, те, кто так любит покой и
удобства и пользуется всеми благами, которые
являются следствием величия и процветания
нации,научатся терпеливо переносить неудобства,
кои не способно устранить ни одно правительство на
земле, поняв невозможность наслаждаться
сколько-нибудь значительной долей первых, не ис
ытывая в равной мере дискомфорта последних.

Этого, как я уже сказал, следовало бы естественно
ожидать от опубликования изложенных мною взглядов,
если бы людей можно было сделать лучше при помощи
того, что им говорят. Но поскольку люди в течение
уже столь многих столетий не менялись, несмотря на
многочисленные поучительные и изощренные писания,
посредством которых предпринимались попытки их
исправить, то я не настолько самонадеян, чтобы
полагать, что мой столь незначительный пустячок
может добиться больших успехов.

Признав, что этот маленький каприз, вероятно,
принесет мало пользы, я считаю себя обязанным
показать, что он не может никому принести вреда,
ибо, если напечатанное не приносит никакой пользы,
оно по крайней мере не должно и сколько-нибудь
вредить. Для этой цели я написал объяснительные
заметки, к которым я и отсылаю читателя в тех
местах "Басни", которые вероятнее всего могут
показаться исключениями из этого правила.

Склонные к осуждению люди, вообще не видевшие моей
басни "Возроптавший улей", скажут: что бы вы ни
говорили о ней, она была затеяна только для того,
чтобы представить "Комментарии", поскольку сама
басня занимает всего одну десятую часть книги;
вместо того Чтобы пояснить сомнительные или темные
места, вы только якобы наудачу выбрали такие, о
которых вам хотелось больше сказать; и вы не
только не стремились исправить ошибки, сделанные
раньше, но или допустили ещё худшие и в бессвязных
отступлениях показали себя еще более бесстыдным
защитником порока, чем в самой басне.

Я не буду тратить понапрасну время, отвечая на эти
обвинения: если люди предубеждены, на них не
подействуют и самые убедительные аргументы, и я
знаю, что те, кто считает преступным предполагать
необходимость порока в каком бы то ни было случае,
никогда не примирятся ни с одной частью этого
произведения; но если eго внимательно изучить, то,
всё! оскорбление, которое оно способно нанести,
должно вытекать из неправильных заключений, какие,
возможно, могут быть выведены из него, чего я
никому не пожелаю сделать. Когда я утверждаю, что
пороки неотделимы от великих и могущественных
обществ что богатство и величие последних не могут
существовать без них, вовсе не говорю, что те
отдельные члены обществ, которые виновны
каких-либо пороках, не должны постоянно
подвергаться порицанию или нести наказание за них,
если они перерастают в преступления.

Я полагаю, что пока те люди, которые вынуждены
постоянно ходить пешком по Лондону, не принимают
во внимание ничего, кроме своей одежды и своего
личного удобства, среди них найдется мало таких,
кто не пожелал бы, чтобы улицы его были гораздо
чище, чем они обычно бывают; но если они однажды
поймут, что многое из того, что доставляет им
неудобство, является результатом изобилия,
оживленного уличного движения и богатства этого
могущественного города, то, если они хоть немного
заботятся о его процветании, они вряд ли когда
ибо захотят, чтобы его улицы были не такими
грязными. Ибо если мы примем во внимание самые
разнообразные материалы, которыми необходимо
снабдить столь бесконечное, постоянное растущее
число профессий и ремесел, огромное количество
провизии, напитков и топлива, которое ежедневно
потребляется здесь, мусор и отходы, которые
неизбежно при этом остаются; огромное количество
лошадей и других животных, которые постоянно
заполняют улицы; повозки, экипажи и более тяжелые
кареты, которые беспрерывно портят и ломают мосто
ые улиц, и больше всего бесчисленные толпы людей,
которые постоянно бродят и топчутся всюду, во всех
уголках, - если, говорю я, мы примем во внимание
все это, то обнаружим, что ежеминутно должна
образовываться новая и новая грязь; а если учесть,
насколько большие улицы удалены от реки, сколько
денег и труда надо вложить, чтобы убирать мусор и
грязь так же быстро, как они возникают, то Лондон
просто невозможно сделать более чистым, прежде чем
он станет менее процветающим. А теперь я могу
спросить: разве не может добропорядочный житель
города, рассмотрев все, что было сказано,
утверждать, что грязные улицы являются необходимым
злом, неотделимым от благосостояния Лондона? И в
то же время они ни в коей мере не служат
препятствием для чистки обуви, подметания улиц и,
следовательно, не наносят вреда ни чистильщикам
сапог, ни уборщикам мусора.

Но если бы задан был вопрос безотносительно к
выгоде или благосостоянию города: в каком месте,
по моему мнению, приятнее всего прогуливаться? -
никто не усомнился бы в том, что зловонным улицам
Лондона я бы предпочел полный свежих ароматов сад
или тенистую рощу в сельской местности. Подобным
же образом, если бы меня спросили, где, по моему
мнению, вероятнее всего люди могут наслаждаться
подлинным счастьем, отложив в сторону все мирское
величие и тщеславие, я бы предпочел небольшое
мирное общество, где люди, не испытывая ни
зависти, ни почитания соседей, довольствовались бы
теми естественными продуктами, которые производит
та местность, где они живут; я предпочел бы его
огромному скоплению людей, купающихся в богатстве
и власти, постоянно покоряющих других силой оружия
за рубежом и развращающих себя внутри страны роско
ью, завезенной извне.

Вот все, что я сообщил читателю в первом издании,
ничего не добавив в качестве предисловия во
втором. Но после этого поднялась буря протестов
против книги, и тем самым полностью оправдались
всегда имевшиеся у меня опасения в отношении
справедливости, мудрости, милосердия и честности
тех, на чью добрую волю я хотел надеяться. Против
нее было вынесено обвинительное заключение большим
жюри\footnote{Первое издание "Басни о пчелах"
(1714) не вызвало никакой публичной критики.
Однако второе издание, появившееся в 1723 г., было
в том же году осуждено большим жюри графства
Мидлсекс за подрыв христианской веры и пропаганду
безнравственности. Это вынудило Мандевиля
выступить с "Защитой" своей книги, которая,
начиная с третьего издания, включалась во все по
ледующие издания "Басни о пчелах".}, ее осудили
тысячи людей, вообще не видевших ни одного слова,
в ней напечатанного. В присутствии лорд-мэра
прочитали проповедь, направленную против нее;
полное опровержение ее ежедневно ожидается от
одного преподобного духовного лица, всячески
поносящего меня в своих высказываниях и вот уже в
течение пяти месяцев кряду грозящего дать мне
ответ через два месяца\footnote{Имеется в виду
Уильям Хендли, все же написавший в 1724 г. свою
"Защиту благотворительных школ",направленную
против Мандевиля.}. То, что я сам могу сказать о
себе, читатель увидит в моей "Защите",
напечатанной в конце книги, где он также найдет
обвинительное заключение большого жюри и письмо
достопочтенному лорду С., которое насколько напол
ено пустой риторикой, что в нем нельзя обнаружить
ни аргументов, ни внутренней связности. Автор его
демонстрирует прекрасные способности к
произнесению ругательств и большую
проницательность в отыскании атеизма там, где
другие его вообще не могут обнаружить. Он рьяно
выступает против безнравственных книг, прямо
указывает на "Басню о пчелах" и очень сердит на ее
автора; он приводит четыре очень резких эпитета,
характеризующие чудовищность его вины, и при
помощи нескольких косвенных намеков, обращенных к
толпе (например, на опасность того, что подобных
авторов терпят на земле, или на небесные кары,
которым подвергнется весь народ), весьма мило
ердно препоручает меня ее заботам.

Учитывая то, что это послание весьма длинно и
направлено в целом не только против меня, я
вначале намеревался привести из него только
некоторые отрывки, имеющие непосредственное
отношение ко мне; но, обнаружив при более близком
рассмотрении, что все касающееся меня настолько
связано и переплетено с тем, что ко мне не относит
я, был вынужден обеспокоить читателя, приведя все
послание целиком, не без тайной надежды, что,
несмотря на его многословие, нелепость его
доставит удовольствие тем, кто внимательно
прочитал тот трактат, который оно так ужасно
осуждает.